Тума: вдохновение для Куприна и родина «каменных» людей

История

Статус посёлка городского типа получен в 1938 году, до того времени — село. Первоначальное название — Николаевская Тума, первый компонент которого связан с местной церковью: населённый пункт упоминается в писцовых книгах 1637—1648 гг. как погост с церквями во имя Николая Чудотворца и Ильи Пророка. Название Николаевская Тума было противопоставлено названию Воскресенская Тума, которое носило соседнее селение (село Воскресенье). После 1917 года во избежание ассоциаций с именем императора Николая II село стало называться Тума.

В начале 1930 года здесь произошло антиколхозное выступление крестьян. Поводом послужило закрытие сельской Троицкой церкви районной властью. С требованием открыть её в ночь на 23 февраля выступило 150 человек, а на следующий день их было уже 500. Такие же требования были высказаны ещё в 5 соседних селениях, а в 4 селениях раздавались лозунги «Долой колхозы!». Как отмечали чекисты, возглавлявшие движение элементы пытались придать ему политический характер, выставляя лозунг «Долой коммунистов!». Движением были охвачены Тума, Тверино, Извеково, Ветчаны и Спирино. В последнем 28 февраля совершено покушение на заместителя секретаря Тумского райкома ВКП(б) Брусилова — в него выстрелили из револьвера.

Население

Экономика

В посёлке действует тумское автотранспортное предприятие и рязанский леспромхоз, асфальтобетонный , швейная фабрика. Пищевая промышленность представлена молочным заводом и фермерскими хозяйствами. В окрестностях посёлка располагается газокомпрессорная станция «Тума».

Сфера торговли представлена сетевыми универсамами («Магнит», «Пятёрочка», «Дикси», «Авакадо», «Красное и Белое»). Раз в неделю, по четвергам в Туме работает вещевой и сельскохозяйственный рынок.

В посёлке работают отделения Почты России, Сбербанка, действует метеостанция.

В Туме находится больница и станция скорой медицинской помощи, расположенные посреди лесного бора в близлежащем селе Снохино.

Ссылки

• Тума, село // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [tumaadm.ru/ Сайт администрации муниципального образования Тумское городское поселение]
• [тума.рф Сайт поселка Тума]
• [www.history-ryazan.ru/node/9753 Тума на сайте истории, культуры и традиций Рязанского края]
• [elena-stroeva.ucoz.ru/photo/tuma_rjazanskoj_oblasti/46 Фотографии Тумы на Сайте «Фотопутешествие по России»]
• [infojd.ru/07/rv.html Рязанско-Владимирская узкоколейная железная дорога] на [infojd.ru/ «Сайте о железной дороге»] Сергея Болашенко
• [infojd.ru/07/tuma_kz.html Узкоколейная железная дорога Тумского кирпичного завода] на [infojd.ru/ «Сайте о железной дороге»] Сергея Болашенко.

Транспорт

Через посёлок проходят трассы Р105 и Р73, соединяющие Москву с Касимовым и Туму с Владимиром. Расстояние до Касимова — 60 км, до Рязани — 100 км, до Москвы — 205 км, до Владимира — 130 км.

Автостанция Тума располагается на развилке этих дорог, и обслуживает межобластные и транзитные маршруты на Москву, Владимир, Муром, Нижний Новгород и Иваново, внутриобластные на Рязань, Спас-Клепики, Касимов и местные перевозки.

Автостанция

Тума — исторический железнодорожный узел на севере Рязанской области (станция Тумская). В конце XIX века через посёлок была проложена линия Рязанско-Владимирской узкоколейной железной дороги, и почти на столетие Тума стала ассоциироваться именно с ней. В Туме было построено крупное железнодорожное и локомотивное депо.

В 1924 году участок магистрали на отрезке Тума — Владимир был перешит на широкую колею, и тумское депо стало обслуживать сразу два вида железнодорожной техники.

В 2011 году руководство Горьковской железной дороги несмотря на многочисленные протесты со стороны общественности и статуса исторического памятника Рязанской области демонтировало все узкоколейные железнодорожные пути, оставив на станции обслуживание только широкой колеи.

Через Туму также проходит магистральный газопровод Нижняя Тура — Пермь — Горький — Центр, на котором размещена компрессорная станция.

Литература

• Погодин М. О происхождении имени Москва // Московский вестник. —1829. —Ч. З.— С. 88—89; Добр. — Т. 4.— С. 143—145;
• Кузнецов С. К. Русская историческая география. — М., 1910. — Выи. 7: Меря, мещера, мурома, весь. — С. 64;
• Никонов В. А. Краткий топонимический словарь. — М., 1966. — С. 428;
• Денисъев С. Н. Тума // Приокская правда. — 7970. — 10 март.;
• Попов А. И. Об историческом методе в топонимических исследованиях // Развитие методов топонимических исследований. — М., 1970. — С. 38;
• Рязанская область. Административно-территориальное деление на 1 января 1970 года: Справочник — Рязань, 1970. — С. 14;
• Денисьев С. Н. Город Спас-Клепики и Клепиковский район //Города и районы Рязанской области: Ист.-краевед, очерки. — Рязань, 1990. — С. 463;
• Гридин Н. Две Тумы // Новая Мещера (Спас-Клепики). — 7997. — 75 янв.;
• Ванин А. А. Тума // Ряз. энцикл. — Т. 2. — С. 558—559;
• Никольский А. А. Тума (происхождение назв.) // Там же. — С. 559;
• Смолицкая Г. Л. Топонимический словарь Центральной России //Русская речь. — 2000. — № 3. — С. 86;
• Бабурин А. В., Никольский А. А. Тума (происхождение назв.) //Ряз. энцикл. — Т. 3. — С. 488—489;
• Смолицкая Г. П. Топонимический словарь Центральной России: Географические названия. — М., 2002. — С. 366.

Культура и достопримечательности

В посёлке действуют две средние общеобразовательные школы, детская школа искусств, а также спортивная школа, специализирующаяся на лыжном спорте. В центре посёлка располагается кинотеатр «Юность».

Церковь Троицы Живоначальной (Троицкая церковь) постройки 1823 года, уникальная своим мраморным иконостасом. Здание церкви является памятником архитектуры.

В лесах неподалёку от посёлка находится кладбище спецгоспиталя НКВД № 5963, на котором похоронены немецкие и румынские солдаты. В настоящее время там сооружён мемориальный комплекс.

Тума также привлекает индустриальных туристов комплексом ширококолейных и узкоколейных депо, оставшихся от Мещерской магистрали.

На железнодорожной станции Тумская есть музей узкоколейной железнодорожной техники.

В окрестностях Тумы также располагаются многочисленные затерянные в лесах бывшие станционные посёлки и лагеря НКВД, память о которых сохранилась в названиях населённых пунктов — Первое Мая, Чарусский, Оборона, Лубяники. Рядом с посёлком Голованово находятся остатки печально известного посёлка Курша-2, в котором в результате пожара летом 1936 года погибло 1200 человек.

Рядом с селом Ветчаны, в котором жил и работал русский писатель А. И. Куприн располагается урочище Курша, в котором во времена Олега Рязанского переселились выходцы из литовского княжества, создававшие в этих землях крупную католическую общину.

В центре посёлка располагается комплекс дореволюционных торговых лавок конца XIX — начала XX века.

В 2022 году отмечается 500-летие посёлка.

Галерея

Известные уроженцы

• Матфий Касимовский (Матвей Михайлович Рябцев) (1871—1918) — священномученик Русской Православной Церкви.
• Остроумов Стефан Иоаннович (1861—193?) — священник Троицкой церкви села Николаевская Тума, член IV Государственной думы от Рязанской губернии.
• Турбин Николай Васильевич (1912—1998) — советский генетик и селекционер, академик АН Белорусской ССР. Отец русской поэтессы и учёного-генетика Л. Н. Турбиной.
• Треков, Константин Иванович (1919—1952) — участник Великой Отечественной войны, штурман 3-го класса, советский лётчик-испытатель, старший лейтенант.

Интересные факты

• В Туму после Великой Отечественной войны переселилась американская писательница и коммунистка Мэри Рид, написавшая о посёлке стихи:

• Окрестности Тумы и Спас-Клепиков стали одним из излюбленных мест К. Г. Паустовского. Здесь находится место действия рассказов «Мещёрская сторона», «Кордон 273».
• Неподалёку от Тумы, в имении Ветчаны жил русский писатель А. И. Куприн. Действие в его рассказе «Попрыгунья-стрекоза» происходит в Туме.

Отрывок, характеризующий Тума

– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить… – Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер. – Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе. Помолчав несколько времени, Платон встал. – Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая: – Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель. – Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер. – Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься? – Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра? – А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул. Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе. В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника. Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые. Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости. Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность. Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно. Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу. – Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати. Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву. Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда. Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит. Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова. Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным. В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею. Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен. Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю. В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении. Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы. Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов. Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.